Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака - Страница 75

— Есть тут кто? — голос Евдокии увяз. — Ау…

Прислуга куда-то подевалась…

Куда?

— Геля!

Евдокия чувствует, что кричит, но все одно голос ее звучит тихо.

Проклятье!

Она стиснула кулаки, и ногти впились в ладонь, но боль отрезвляла. Надо подняться. И спуститься. Быстро. Однако собственное тело вдруг сделалось невыносимо тяжелым, и каждый шаг давался с боем.

Кресла… она сама выбирала их… и эту обивку, с розами и райскими птицами, заказывала… а низенький длинный диванчик с резными ножками, удобен… Евдокии ли не знать, сколь удобен… и если присесть на мгновенье, просто перевести дух.

День хлопотный выдался.

Ночь и вовсе бессонная почти… это логично, что она устала. Она ведь женщина.

Обыкновенная женщина. С револьвером.

Тяжелый какой… зачем он нужен здесь, в доме? Кто будет угрожать Евдокии? Да и негоже благородной даме да при револьверах… княгине будущей…

Дом нашептывал о том, что безопасно.

Спокойно.

Сонно.

Спит прислуга на третьем этаже. И конюх Васька, который повадился захаживать на кухню, к молоденькой поварихе… она тоже спит, легла на столе, забыв про тесто, а то, злое, пыхает, норовит выползти из миски.

Не слышат.

Спит брехливая собачонка, прикормленная на конюшне.

Спит и Геля, которая вечно жалуется, что мыши шубуршат… и втайне принесла кота, а хмурая экономка, которая и с Евдокией говорила так, что Евдокия чувствовала себя виноватой, разрешила кота оставить, если тот не будет спускаться на господские этажи.

Она спит с котом на руках, который вовсе не спешит охотиться на мышей. И смуглая рука экономки некрасиво свесилась, она и сама накренилась, того и гляди, упадет, но и тогда не проснется. И если так, то стоит ли сопротивляться?

— Стоит, — сказала Евдокия не дому, но тому, что поселилось в нем. И тронула княжеский перстень.

Стало легче.

Быть может, именно потому она до сих пор на ногах? Как бы то ни было, но Евдокии удалось подняться, пусть и с немалым трудом. И до спальной комнаты дойти. И даже выйти, прижимая к груди добычу — Лихославову рубашку, которую должны были отнести в прачечную, но не отнесли…

К счастью не отнесли.

А внизу ее ждали.

Как вошли?

Когда?

Или не вошли, но были уже здесь? И Евдокия остановилась на лестнице, разглядывая незваных гостей. Те же молча глядели на Евдокию.

— Чем могу помочь?

Монахини.

Белые рясы, перепоясанные грубою веревкой, и белые же платки.

Молчаливые сестры? Что надобно им, отвергнувшим мирскую жизнь, в перерожденном доме Евдокии.

Трое.

Крупные, некрасивые, и яркая белизна одежд, почему-то не спасает, но лишь подчеркивает синюшный цвет лиц, которые странным образом похожи одно на другое, будто бы монахинь этих сотворили под единым божественным прессом.

— Зря ты вернулась, — Богуслава вышла из тени, или скорее тени выпустили ее, но не отпустили совсем, прилипли к подолу, протянулись по полу лиловым шлейфом. — И зря не поехала… все могло бы быть гораздо проще.

Евдокия провернула кольцо.

— Он мне не изменяет.

Молчание.

И монахини не спускают с Евдокии взгляда. Глаза пустые, не глаза — пуговицы, которые пришивают на лица тряпичных кукол. Они и сами — почти куклы.

Откуда Евдокия это знает.

— Ты выдумала любовницу. Зачем?

— Просто так…

— Нет.

Евдокия не верила этой женщине, единственной живой среди кукол.

— Я тебе не нравлюсь…

— И не могу себя за это винить, — усмехнулась Богуслава, поднимая руку. В ладони ее свернулся пыльный клубок сумрака, который потек сквозь пальцы, вязко, медленно, провисая тонкими нитями — паутиной.

— Я от тебя тоже не в восторге, — слабость отступала. То ли то, что поселилось в доме, обессилело, то ли гости его спугнули, а может появление кого-то живого, кто самим своим видом вызывал злость, придавало Евдокии сил. — И да, ты не упустишь случая указать мне мое место. Но вот выдумывать эту историю с любовницей… искать встречи… а я почти тебе поверила. Нет, слишком сложно для дурной шутки. Тебе надо было, чтобы я отправилась по тому адресу. А я…

— Подвела. Испугалась?

— Чего?

— Правды, — она перевернула ладонь, позволяя сумраку стекать свободно. — Все боятся правды. Решила, что твой муженек и вправду завел любовницу… что счастлив с нею… а тебе врет… ты бы этого не пережила, да?

— Не знаю. И надеюсь, что не узнаю. Зачем ты здесь? Зачем здесь они?

— Неверный вопрос. За кем.

Она отряхнула руку, и сумрак разлетелся каплями грязи, Евдокия едва — едва успела юбки поднять.

— Если бы ты осталась в доме, все было бы немного иначе… возьми.

Конверт.

Темный конверт, перетянутый бечевой. И красная сургучная нашлепка, которая в полумраке глядится чрезмерно яркой.

— Если ты действительно не боишься правды.

— Правды — нет. А вот очередной лжи…

— Не возьмешь — не узнаешь, — Богуслава дразнила ее, а Евдокия ясно осознала: с конвертом или нет, но ей не позволят уйти.

А она…

Бежать?

И как знать, только ли монахинь Богуслава привела с собой… револьвер, конечно, неплохое подспорье в родственных спорах, но стрелять по божьим сестрам как-то неудобственно… да и выйдет ли из этой стрельбы толк?

Одна против четверых… в лучшем случае, против четверых.

Нет, не стоит спешить. Надобно потянуть время, пока она хочет играть с Евдокией… а там, глядишь, и Себастьян объявится. Должен же был посыльный его отыскать.

— Давай, — Евдокия спустилась на ступеньку.

И еще на одну.